Становление правоохранителя — это длительный процесс, стержень которого — юридическое образование. Раньше сложно было представить, что из образовательного трека можно полностью исключить изучение международных стандартов защиты личности, но именно это сейчас и происходит.
«Гроза» публикует отрывок книги «Анатомия распада» от Команды против пыток. В главе «Образование правоохранителей» — о том, как менялся взгляд государства на учебные планы юристов.
Всех правоохранителей с некоторой долей условности можно разделить на «синие» и «белые» воротнички. Первая категория — люди полевой работы: это правоохранители, которые работают «на земле». Благодаря им собираются доказательства, находятся свидетели, обеспечивается порядок в зале суда и в местах принудительного содержания, производятся задержания. Именно они первыми реагируют на вызовы и патрулируют улицы. Обеспечение правопорядка и движение дел — непосредственным образом их заслуга.
Классический пример синего воротничка в контексте расследования уголовного дела — оперуполномоченные. В расследовании они занимают центральное место. Спектр их работы довольно широк: одни работают участковыми, другие занимаются оперативной разработкой или следственными действиями по поручению коллег-следователей, третьи выстраивают отношения с гражданами, чтобы эффективно мониторить криминальную обстановку на своём участке. «Плох тот следователь, рядом с которым нет хорошего оперативника; плох тот оперативник, у которого нет хорошего информанта» — именно эта фраза, кажется, наиболее метко описывает роль оперативника в оперативно-разыскной работе и уголовном процессе.
Несмотря на важность синих воротничков в фиксации и расследовании преступлений, система не привыкла предъявлять к ним особых требований. Ценз входа в профессию никогда не был высоким. Особенно остро эта проблема стояла в 1990-е годы. О престиже, социальном лифте и самообразовании среди силовиков в то время говорить не приходилось.
Из интервью с бывшим сотрудником уголовного розыска, вышедшим на пенсию
Как сейчас помню, [в конце 1990-х] брали поголовно всех. У нас недобор был таким, что мы с раскладушками в отделе жили. Работать некому. Не дебил, скромно выражаясь, — ну и добро пожаловать. Слава богу, если там у кого-то было ну хотя бы среднее специальное образование. Школы милиции тогда довольно распространены были. Но поступить туда просто так — это прямо что-то из серии невозможного, как сейчас помню. Либо если папа мент, либо если на лапу дал.
Если отслужил в армии, то это уже плюс к резюме, как сейчас бы сказали. Но работа эта была не очень престижной, надо это понимать, к нам шли скорее от нехорошей жизни, а не потому, что по телевизору сказали, что дядей Стёпой быть почётно. Вот ты сидишь, обучаешь сопляка, из-под парты почти вылезшего, — а другого-то и не найти — а ему не то что надо показывать, как законы читать, ему сначала нужно объяснить, что это вообще такое.
Из интервью с бывшим оперуполномоченным управления по борьбе с организованной преступностью
Зачем участковому знать римское право? Чтобы ловить алкоголиков и составлять протоколы за появление в общественном месте в нетрезвом виде? [Высшее образование] целесообразно, если ты идёшь дальше. Я понимаю, если хочется в следователи, в судьи. Ну а если я пришёл оперуполномоченным и собираюсь уйти на пенсию старшим оперуполномоченным, то [оно] мне просто не нужно. И государству это не нужно.
Ну и там же ещё в 1990-х — начале 2000-х жить было тяжело, особенно когда был дефолт. И без того маленькая зарплата вдруг неожиданно в течение двух недель превратилась в ничто. На это просто было нельзя жить. Мы вынуждены были подрабатывать. Я лично работал в казино охранником. Запрещено [это было] федеральным законом, но деваться было некуда. Есть второй вариант — брать взятки, но это стыдно. И опасно.
Ситуация с кадрами несколько поменялась в лучшую сторону с проведением масштабной реформы МВД. С 2011 года наличие образования как минимум выше среднего стало необходимым для занятия значительной доли силовых должностей. Тот период многие правоохранители вспоминают не без бранных эпитетов: реформа была призвана не только улучшить имидж блюстителя правопорядка, но и произвести кадровые перестановки. Последние подразумевали сокращения и переаттестации, включающие различные виды тестирования. Для этого наличие образования играло не последнюю роль.
По итогам аттестационного фильтра и реорганизационных перестановок около 50 тысяч милиционеров не попали на работу в полицию или сами решили уйти из органов, а многим из оставшихся пришлось повышать образование. СМИ того времени активно писали о том, что аттестация была формальной и проходила с нарушениями. Однако сам факт проверок и страх лишиться работы заставлял силовиков искать выходы. Далеко не всегда это приводило к реальному повышению их уровня подготовки.
К «белым воротничкам» относятся те правоохранители, чья работа ограничивается преимущественно кабинетной рутиной. Это элита юридической профессии при чинах, высоких должностях и погонах — прокуроры, судьи, следователи, руководители правоохранительных органов. К ним предъявляются существенно более высокие квалификационные требования, чем к коллегам, работающим «в поле».
Точка входа в профессию для «белых воротничков» отличается от траекторий, по которым следуют синие воротнички. В подавляющем большинстве случаев они проходят фильтр высшего образования и наличия профессионального стажа. Чтобы стать судьёй или прокурором, обязателен опыт научной или практической работы. Надеть мантию или погоны нужного уровня сразу после школы милиции не получится: стать оперативником намного проще.
Такое разделение обусловлено характером принимаемых решений и степенью ответственности. Неверно составленный рапорт об обнаружении признаков преступления имеет несоизмеримо меньшие последствия, чем неправосудно вынесенный приговор. Самые высокие требования к образованию установлены в России именно для судей: для занятия должности с 2015 года необходимо иметь диплом специалиста или одновременно бакалаврский и магистерский дипломы по юриспруденции.
Несмотря на разницу между синими и белыми воротничками, их объединяет несколько общих характеристик.
Большинство правоохранителей проходят примерно одинаковый образовательный путь, состоящий как минимум из трёх элементов: базового, институционального и дополнительного. Это обусловлено не столько наполнением образования, сколько тем, какие этапы в подготовке должны пройти судьи, прокуроры, полицейские и следователи.
Базовый элемент — это юридическое образование. Будущие сотрудники органов получают его в средних профессиональных или высших учебных заведениях. Российские юристы и исследователи не раз поднимали вопросы качества высшего юридического образования в стране (среднее специальное изучено не так хорошо). В процессе обучения явно недостаточное внимание уделяется этической и практической составляющим. Среди юридической элиты — прежде всего следователей и судей — весьма высока доля получивших, как правило, не очень хорошее заочное, вечернее и ускоренное образование, констатирует Институт проблем правоприменения. Среди следователей таких 40%, а среди судей 55%.
В последней на сегодня большой работе о российском юридическом образовании Тимур Бочаров и Арина Дмитриева отмечают ещё один порок, связанный с качеством преподавания: квалификация преподавателей, обучающих будущих служителей закона, не всегда высока. Уровень постдипломного образования и научных разработок у самих преподавателей и учёных — как вовлечённых в образовательный процесс, так и выходящих со скамьи юрфака — вызывает вопросы.
Есть ощутимая разница между ведомственным и классическим юридическим образованием. «Силовые» институции выступают своего рода узкопрофильной кузницей кадров: их задача — не погружение в теорию, а передача профессионального опыта и институциональных практик через преподавателей, имеющих опыт работы в органах. Объём теории, преподаваемой в ведомственных вузах, и отношение к её важности отличается от того, что предлагает классическое образование. При этом, что парадоксально, в ведомственных вузах, откуда выходит значительная доля сотрудников прокуратуры, МВД, ФСБ и СК, доля преподавателей со степенью кандидата и доктора наук несколько выше, чем в гражданских университетах.
Из интервью с преподавателем криминалистики, полковником МВД, до недавнего времени работавшим одновременно в ведомственном институте МВД и в гражданском юридическом вузе
Студенты [в ведомственных и гражданских вузах] действительно разные. Ну и подходы, разумеется [тоже]. Классический юрфак подразумевает некоторую многостаночность, когда [рассказывают] про историю, теорию и ещё всякое для общего развития. Земельное право какое-нибудь надо сдать не хуже криминалистики. Студент может определяться с профессией вплоть до последнего курса, отсюда и универсальность, более широкие подходы. Это, как мне кажется, больше про мышление и про навык ориентации.
В ведомственные вузы идут изначально другие ребята — есть дети из милицейских семей, несоизмеримо больше целевиков [обучающихся по договорам целевого обучения, обязывающим студента после окончания вуза отработать несколько лет у работодателя, оплатившего стоимость подготовки]. Они с вероятностью 95% попадут потом в правоохрану. Это первое.
Ну и второе — это методы образования. Меньше теории, больше практики. Мы учим их тому, что умеем сами, рассказываем о своей работе, обо всяких приколах из реальной жизни. Там, где у студента обычного вуза спросят про достоверность доказательства, про обоснованность обвинения и прочее, у будущего следователя спросят, как безошибочно провести осмотр места происшествия. И ещё показать попросят.
Важная характеристика подготовки будущих юристов в высшей и средней школе — государственная регламентация образовательного контента. С 2009 года профильные министерства занимаются разработкой федеральных государственных образовательных стандартов (ФГОСов), которые предопределяют унификацию учебных планов на юрфаках всей России, будь то гражданские или ведомственные вузы. Большая часть университетской программы для бакалавров и специалистов в императивной форме установлена государством. Блок дисциплин поменьше определяется вузом самостоятельно. За почти 15 лет существования этой практики юридические ФГОСы сменились несколько раз, параллельно с этим менялись содержание и набор обязательной части.
Во ФГОСе 2011 года по специальности «правоохранительная деятельность» права человека упоминаются трижды: способность «уважать честь и достоинство личности, соблюдать и защищать права и свободы человека и гражданина, не допускать и пресекать любые проявления произвола, принимать необходимые меры к восстановлению нарушенных прав» записана в перечне ключевых компетенций будущего специалиста.
В базовой части профессионального цикла упоминается предмет «Обеспечение прав человека в деятельности правоохранительных органов». Студенту предписывается знать «международные стандарты в области прав и свобод человека; систему гарантий прав и свобод человека и гражданина РФ, и механизм их обеспечения правоохранительными органами при осуществлении своих функций […]; правовые основания ограничения прав человека в деятельности правоохранительных органов».
В аналогичном документе 2016 года «права человека» остаются лишь в формате компетенции: студенты должны за пять лет обучения обрести «способность соблюдать и защищать права и свободы человека и гражданина». Международные стандарты защиты прав человека из документов ушли, но остался обязательный предмет «международное право».
К 2020 году из документов и вовсе исчезли все формулировки, говорящие о правах человека и обязывающие вузы преподавать предметы, связанные с международным компонентом. Теперь решение включать подобные дисциплины остаётся за вузом. В средне-специальных учреждениях, готовящих выпускников по специальности «Правоохранительная деятельность», никогда не упоминались ни права человека, ни дисциплины, привязанные к международному или европейскому праву.
Похожая трансформация произошла и с юридическими ФГОСами для бакалавров. В документе 2010-2011 годов присутствовала отсылка к той же компетенции, что и у правоохранителей. Будущие юристы должны были уважать права человека. В 2016 году ФГОСы требовали у выпускников способности «соблюдать законодательство РФ […], а также общепризнанные принципы, нормы международного права и международные договоры РФ». В 2020 году упоминание прав человека и международных договоров из ФГОСа исчезло. Однако обучающимся на юридическом бакалавриате, в отличие от правоохранителей, всё ещё придётся изучать международное право.
За последние годы произошёл радикальный разворот в части ценностей, которые транслируются будущим юристам. Пропаганда приоритета личности сменилась строго формалистским способом преподавания, в котором главное — подготовить к экзамену и обучить ключевым понятиям, без акцента на ценности и мышление. Практически все информанты, с которыми мы встречались для подготовки этого текста, вспоминали, что в период их обучения образовательные институции часто и сознательно говорили о правах человека. Смещение внимания с них произошло с выпуском новых государственных ФГОСов и началось с 2012 года.
В конце 1990-х концепция прав человека как осознание приоритета личности и её прав транслировалась и воспринималась как идеальный ориентир. Россия присоединилась к Совету Европы, и эти идеалы, пусть далеко не всегда реализующиеся на практике, оставались ценностью, которой надо было следовать.
На юридических факультетах активно преподавали дисциплины, связанные с отдельными правами человека. Студенты изучали не только постановления КС, которые и без того всегда считались догмой юридической работы, но и практику ЕСПЧ. Университеты стремились включаться в программы обмена студентов с европейскими вузами. В ведомственных учреждениях и даже школах милиции в программы отдельных курсов включали элементы, связанные с международной защитой прав человека. Конец этого процесса резко пришёлся на 2012 год.
Из интервью с правозащитницей, имевшей опыт преподавания в университете
Я закончила юрфак в 2003 году. Тогда, если ты едешь учиться за границу, [ты должен пройти] конкурс, много народу, — это самое классное, что может произойти. А потом, после того как я закончила институт, я через какое-то время, в 2005 году, начала [в том же вузе] преподавать. И все курсы, которые касались международной и европейской защиты прав человека, были свёрнуты в 2012 году. В 2012 году все эти курсы… убили. […].
Это было достаточно резко сделано. И в разных университетах это происходило по-разному. Просто из учебного плана с новой осени исключили эти курсы. Европейская и международная защита прав человека была обязательным предметом, его было нельзя удалить. А дополнительные курсы (я вела курс по праву на неприкосновенность частной жизни, праву на свободу от пыток и физическую неприкосновенность; мой [коллега] — про свободу собраний и ассоциаций; ещё было право на справедливый суд), [оказались] наиболее ненужными в российской действительности. Это всё была специализация для международников, и [все эти курсы] оказались невостребованными. Всё это не попало в учебный план. […] Это была прямо тенденция: «Нам это больше не надо». С тех пор так ничего не восстановилось.
После 2012 года администрации вузов и преподаватели высшей школы постепенно оказывались запертыми в условиях ужесточающегося государственного регулирования, не позволяющего вносить коррективы в обязательную часть юридической программы. У вузов оставалась возможность вводить востребованные ранее предметы в рамках вузовской части учебной программы. Но некоторые преподаватели откровенно признаются, что на это к 2023 году практически не осталось запроса и сил. Формальное указание нового ФГОСа не сопровождалось запретами на образовательный контент, связанный с материями о правах человека, но стало причиной начала угасания интереса и к ним, и к международным стандартам их защиты.
Из интервью с университетским преподавателем
У нас были очень жёсткие схватки с руководством по поводу факультативов, и всё как всегда упиралось в бюрократию. Это же не так, что вот ты захотел про права человека рассказать и тут же поставил в расписание: это надо утвердить. Все программы дисциплин должны соответствовать стандартам. Да, среди нас были и те, кто считали, что студентам это всё вообще не надо, но это как бы скрывалось. Никто не мог, знаете, прямо встать и сказать: «да зачем вообще все эти западные бредни нужны, пусть лучше наизусть статьи о госизмене учат».
Если примерно до 2018-20 годов у нас были ресурсы и силы проталкивать европейское право, курсы по правам на справедливый суд, по третьей статье [ЕКПЧ, закрепляющей право на свободу от пыток и личную неприкосновенность], — то сейчас просто стоп. Там уже лобовое ценностное отрицание пошло. Кому нужен этот ваш Европейский суд со всеми его позициями? Это теперь неактуально. У пишущих планы совершенно другие приоритеты.
У нас остаётся только возможность какие-то тихие кружки устраивать со студентами. Желательно, чтобы никто об этом не узнал и не настучал куда следует. От [студентов] запрос на это есть, но он несоизмеримо меньше, чем 10-15 лет назад. Просто небо и земля.
Государственные стандарты не всегда разрабатываются людьми, имеющими отношение к практической юридической работе; образование может быть оторванным от потребностей правоприменения. Спецификой юридического образования является его строгая национальная привязка. Образование инженера-авиастроителя универсально, но чтобы заниматься уголовным судопроизводством, нужно знать законы конкретной страны.
Во многом благодаря этому происходящие в государстве события сильно влияют на образование. Можно перенести курс по ЕСПЧ в ту часть программы, которую вуз определяет самостоятельно. Но сомнения в его актуальности возникли уже в 2014 году, когда в России впервые заговорили о необязательности исполнения решений ЕСПЧ. Первый такой прецедент случился в 2016 году. Очевидно, в такой ситуации администрациям вузов проще пойти по пути наименьшего сопротивления и снять «ненужный» предмет.